Рассказывает один из ученых богословов Багдада Ахмад ибн Мискин:

В 219 году хиджры я сильно обеднел, с деньгами стало туго, а дом мой оскудел. Мой двор, что в квартале у Басрийских ворот Багдада, стал совершенно чуждым для города, словно отрезанный и помещенный внутри города кусок пустыни, в которой совершенно ничего нет.

Наступил новый знойный день и солнце обливало пламенем все вокруг, будто оно взошло из песков, а не в далеком небе за облаками. Прошло оно также и над моим домом, выделявшемся словно засохший лист посреди зеленых листьев дерева.

В доме не осталось ничего, что могло бы считаться пищей для человека, лишь хмурые стены и камни, доски и колонны дома смотрели на меня. В этом доме со мной находились моя жена и мой малолетний ребенок, голод полностью лишил всех нас сил. Я глядел на своего ребенка и его мать, боль и страдания сильнее давили на сердце, терпеть их страдания больше не было мочи.

Я сказал самому себе: «Раз уж нет возможности съесть камни и доски, то надо их продать, а вырученные деньги использовать», и стал подумывать о том, чтобы продать дом и переехать в другое место, на окраину города. Однако, уход из отцовского дома для меня был подобен смерти, словно собрались содрать с меня кожу и отделить от этой оболочки мою плоть. В ту ночь из-за сильного голода и страданий я не смог уснуть, все время переворачивался с боку на бок, будто лежал на тлеющих углях, как человек, чье тело было покрыто кровоподтеками и синяками. В предрассветном сумраке я вышел для совершения утреннего фаджр-намаза. Мечеть, хотя и находилась на земле, но казалась кусочком неба. Тогда я хоть на мгновение почувствовал себя оторвавшимся от земли.

Когда завершился намаз, люди стали возносить Всевышнему Аллаху свои мольбы. Сидя среди них, я почувствовал, как из моих уст вырываются слова: «О Аллах мой! Прошу у Тебя Самого прибежища от нищеты в религии и вере… Не обдели меня Своим благоволением, который бы склонял меня повиноваться тебе и помог бы мне исправиться… Даруй мне благодать довольства Твоим предопределением, сделай постоянным в повиновении Тебе и довольстве Тобой… О Милосерднейший…» Затем, размышляя об этом своем плачевном положении, я долго засиделся в мечети…

Смотрю, а время уже приблизилось к поре духа (позднее утро) и солнце, став светлее, озарило весь мир. Вспомнив о том, что должен продать свой дом, я вышел наружу, но не знал куда идти и к кому обратиться. Пройдясь совсем немного, как встретил рыбака Абу Насра Саййада. Я был с ним знаком.

— Абу Наср, — сказал я, — Я хочу продать свой дом, положение мое хуже некуда, нужда… Не могли бы вы сегодня дать мне в долг, пока мой дом не будет продан.

— Ох, почтенный, — сказал он, — Возьмите пока этот узелок, а я загляну к вам домой позже, следом за вами.

В узелке были две маленькие лепешки, а между ними лежала халва. Увидев, что я с удивлением смотрю на узелок, он сказал:

— Даа, это благодать шейха.

— Какой шейх, какая благодать? — cспросил я.

— Вчера я стоял, уставившись на двери этой мечети, люди, совершив пятничный намаз, разошлись. Мимо проходил Абу Наср Бишр Хафи. «Что вы делаете тут в такое время?», сказал он. Я сказал: «У меня дома нет ни хлеба, ни денег, и ничего, что можно было бы продать». Тот сказал: «Аллахул мустаан. Возьмите-ка свои сети и пойдемте к реке». Мы вместе пошли. Когда мы достигли реки, он сказал: «Совершите омовение и совершите два ракъата намаза». Я совершил. Он сказал: «Произнесите “Бисмиллах” и кидайте сети». Я кинул сети так, как он сказал. Что-то тяжелое попало в сети. Я в спешке начал тянуть, но сил не хватило, и потому позвал шейха, вместе мы вытянули. Не веря своим глазам, я увидел, что в сетях лежит рыба, жирнее и больше которой я не встречал никогда ранее. «Теперь отнесите и продайте, а на вырученные деньги улучшите свое положение, положение вашей семьи», сказал он.

Продав рыбу, я много чего купил домой, и еще остались деньги. Вернувшись домой, и сидя за трапезой в кругу семьи, я вспомнил о шейхе. «Отнесу-ка я ему подношение», решил я. Взяв этот самый узелок, что в ваших руках, я положил в него две лепешки и халву между ними, пошел к нему домой и постучал в двери. «Кто там?», спросил шейх. «Это Абу Наср», ответил я. «Положите то, что у вас в руках в прихожую, а сами войдите», сказал он. Войдя, я рассказал ему, что продал рыбу, что на вырученные деньги купил много чего, и что еще остались деньги. «Придя домой и приготовив пищу, мы все поели, тогда я вспомнил о вас и принес вам дар», сказал я. Шейх сказал: «О Абу Наср! Если бы мы утоляли свои желания, то рыба не попалась бы. Идите, ешьте сами вместе со своей семьей», завершил свой рассказ Абу Наср.

Я был настолько голоден, что даже одна лепешка равнялась для меня целой пышно накрытой трапезной скатерти, упавшей с неба, но последние слова шейха о рыбе стали для меня такой пищей, что я почувствовал себя сытым не мирскими, а райскими плодами. Повторяя их про себя, я стал размышлять о том, насколько разрывают людей эти страсти и желания, животные вожделения и влечения. И я точно осознал, что мы сами призываем беду на свои головы: по своему воспеваем имущество и богатство, истолковываем их в соответствии со своими страстями и желаниями, а когда одно из этих воспеваемых благ попадается в сети наших желаний, оно напрочь пускает корни в самой глубине человека и начинает призывать к себе подобных себе «собратьев» по смыслу, всяких греховных деяний и скверных поступков…

А вокруг этих мерзких «смысловых собратьев» кружат, словно мухи над навозом, смыловые шайтаны, мы же, хозяева тела, все больше проявляем готовность повиноваться приказам этих шайтанов, служить вместе с ними, служить им… Несчастья приходят одно за другим и в конце концов сваливают раба Аллаха с ног… Не будь в нас того самого зловония, эти шайтаны не нашли бы это место, подобно мухам и насекомым, не стали бы кружить над ним, не притягивались бы к нему, и не собирались бы здесь. Если бы все эти греховные деяния уходили один следом за другим, не накапливаясь и смываясь вовремя, если бы мы своевременно прогоняли слова, которые украшают этот мир, созданный низменным, а также их значения, то мы не стали бы в наших мыслях и представлениях видеть этот мир так, как сейчас, а глядели бы на него по другому и, следовательно, наши деяния были бы по другому, лучше и чище… В лексиконе шейха не было выражения «наслаждаться мирским», как только оно появлялось, он прогонял его и, в результате, его «смысловые собратья» также не могли найти путь к его сердцу, поэтому ядро его души привыкло только к добру, лишь к тому, что по смыслу созвучно с добром…

Я теперь нес в руках полученные две лепешки и проклинал в душе все мирское. Но вместе с тем, эти две лепешки связывали меня с шейхом, я смотрел на них, словно на символ спасения в своих руках. «Да будут они благодатными». Я вслух произнес эти слова и продолжил свой путь к своему дому. Я шел, а у края дороги сидела женщина и рядом с ней малолетний ребенок. Увидев узелок в моих руках, она сказала: «О господин, вот это дитя — сирота, от голода совсем обессилел, уже не в состоянии вытерпеть. Оставьте что-нибудь поесть. Да помилосердствует вас Аллах». И тогда ребенок посмотрел на меня так, что я не могу забыть этот взгляд. В нем я увидел робость и надломленность, которых хватило бы и тысячам захидов (аскетов), что отрешились от этого мира и предались ибадату. Нет, наверное даже тысяча захидов не смогут изобразить лишь один взгляд голодного сироты, смотрящего на людей с мольбой о милосердии. Сильная нужда настолько освятила лицо ребенка, что оно излучало детскую невинность, абсолютное нежелание зла людям, словно он говорил даже «О Господь мой! Вот этот Твой добрый раб поможет мне!»

Люди неведая о таком положении дел здесь, сновали туда-сюда, и хотя Рай показывал себя посредством взгляда этого невинного дитя, они беспечно проходили мимо. Перед моими глазами встали мои жена и сын, у которых со вчерашнего дня не было росинки крошки во рту. Но будто забыв в душе, что одна из них моя жена, а другой — мой сын, я отдал узелок женщине, и сказал: «Возьмите, дайте поесть своему сыну». «Клянусь Аллахом, у меня нет ни копейки, мои дети сидят дома голодные, иначе я бы улучшил ваше положение и купив дом, поселил бы вас в нем», добавил я. Увидев еду, лицо ребенка озарилось радостью, а глаза женщины наполнились слезами. Однако я не был в состоянии смотреть на все это.

Вновь я подумал о своей жене и сыне, я- то похожу голодным пару дней, ведь почтенный Абу Бакр и почтенный Умар ходили же голодными по нескольку дней. Но как мне быть с женой и сыном… Опустив голову и с тяжелым грузов на сердце я побрел домой… Оказалось, что в тот момент слова шейха «Если бы мы кормили наши желания, то рыба не попалась бы» вылетели у меня из головы, и я снова их вспомнил и вновь начал утешать себя. Стал говорить самому себе «Если бы ты вернулся домой и накормил своих родных, то лишился бы этого достоинства, а чтобы обрести такое достоинство, необходимо соответствующее деяние, а это должен был совершить человек в твоем положении, только тогда достоинство будет истинным…».

Солнце почти достигло своего зенита. Обессилев, я уселся в сторонке, прислонился к стене на том месте, где я оказался, и стал думать о том, как продать дом, кому его продать. В то время как я сидел в таком положении, мимо стал проходить Абу Наср вне себя от радости.

— Ого, Абу Мухаммад, что вы сидите здесь, ведь в ваш дом пришло богатство, — сказал весь сияя от счастья.

— Субханаллах (Пречист Аллах)! Откуда же попалась рыба? — сказал я.

— Прихватив с собой кое-что, я направлялся в сторону вашего дома, — сказал он, — как встретил человека, искавшего вашего отца или кого-нибудь из его близких. Он привез с собой очень много поклажи. Я сказал ему «вот, я отведу вас туда» и, указывая ему путь, спросил его по дороге, кто он и что его связывает с вашим отцом. Оказалось, что он — торговец и что тридцать лет тому назад ваш отец доверил ему свои товары. В те времена торговля этого человека потерпела урон, товары залежались и он, оставив Басру, отправился в Хорасан. Он работал там несколько лет, его дела наладились и заработав много денег, разбогател. И в итоге он возвратился в Басру и начал расплачиваться с долгами и вверенным ему имуществом людей. Вот он явился с целью возвратить аманат вашего отца и дополнительными подарками.

Я поспешил домой. Гляжу, а в доме полно товара, и невольно прогоорил: «Истину изрек Шейх, если бы мы кормили наши желания, то рыба не попалась бы».

Если бы тот человек не встретил Абу Насра в этот самый день и в этот самый час, то не смог бы меня найти и ушел бы обратно, потому что мой отец и при жизни был скромным человеком, которого не все знали, а по прошествии двадцати лет после его смерти, кто бы вспомнил его.

С того самого дня я дал клятву: в благодарность за эти блага я буду стремиться стать ближе к Всевышнему Аллаху, раздавая милостыню и пожертвования. Первым делом я отыскал ту бедную женщину и ее сироту-сына. Купил для них одежду, накормил, поселил в отдельном жилье и назначил для них ежемесячное пособие. Затем я пустил товары в оборот и стал заниматься торговлей, расходуя между делом средства на милостыню и пожертвования. Мое имущество умножилось и я стал большим богачом. Каждый день я делал много пожертвований и подарков, раздавал милостыню. Предавшись немного гордыне из-за богатства, я был порядком рад тому, что заполнял свою книгу деяний записями ангелов о моих милостынях и пожертвованиях. И уже надеялся, что стану одним из праведных рабов Всевышнего Аллаха…

Однажды мне приснился удивительный сон. Приснилось, что наступил Судный день. Толпам народов не видно конца, не счесть количество людей. Никто не смотрит на рядом стоящих, никто никого не узнает. Все озабочены только собой, подсчитывают свои деяния, совершенные в этом мире, и перепуганы. Раздался возглас глашатая: «О сообщество людей! Сегодня звери благодарны за то, что не были сотворены человеком!»

Гляжу, а тела людей разрослись до огромных размеров, грехи приведены в форму зримых тяжелых физических тел, и люди несут их на своих плечах. Иные нечестивцы идут, взвалив на себя позор размером с целый город. Тут привели меня,  чтобы мои деяния были положены на чашу весов и взвесить их. Мои грехи стали складывать на одну чашу весов, а благие, праведные поступки на другую. Бесчисленные книги, в которых были записаны мои благодеяния, оказались ничем по сравнению с моими грехами, чаша с которыми резко потянула вниз, став огромной горой, обернутой в бумагу. В чашу благодеяний клали одно добро за другим, но они не имели никакого веса, «вот это было совершено ради показухи», «вот это — с гордыней», «вот это — чтобы хвалили люди», и т.д. Ни одно из моих благих деяний не выходило чистым, без участия в их совершении моих низменных страстей. Я был в ужасе. Ибо что скажут весы, то и будет истиной. А весы возвещали о том, что я никто.

Тут послышался возглас: «Осталось ли еще что-то у него?» Прозвуча ответ: «Осталось вот это». Гляжу, а это те самые две лепешки, которые я отдал женщине и ее сыну… Сердце зауныло, я подумал, что вот и настал мой конец. Чего же могло стоить это деяние, когда даже тысячи пожертвований оказались малы… Во время помещения этого деяния на чашу весов, я услышал голос: «Половину саваба запишите на Абу Насра Саййада». Окончательно ослабев, я поник. Однако смотрю, весы значительно переместились в сторону чаши благодеяний, но все равно, чаша злодеяний была все еще тяжелее. И тут было сказано: «Осталось вот это». Гляжу, а это оказывается голод моей жены и ребенка в тот самый день, и с этим чаши весов пришли в движение и уравнялись. Теперь я находился между гибелью и спасением. Увидев, как чаша весов склонилась, внутри меня стал загораться луч надежды. «Все?» послышался голос. «Осталось только вот это»… Смотрю, а это плач и слезы той бедной женщины в тот самый день. Как только они были положены на весы, то они так поднялись, что я принял их за морскую волну. Волна все увеличивалась, а из нее стала выходить огромная рыба. Эта рыба все увеличивалась и увеличивалась, в конце концов чаша весов отяжелела и опустилась вниз в сторону благодеяний. «Спасен!» прозвучал голос…

В тот момент я отчаянно закричал… Проснулся и обнаружил, что я и наяву кричу со стекающими слезами: «Если бы мы утоляли наши желания, то рыба не попалась бы!»